Государственная символика

ГИМН

История российского гимна является частью одновременно двух сюжетов. С одной стороны она — продукт развития целого жанра торжественного песнопения, предназначенного для прославления. Именно такова была функция многочисленных стихотворений, исполнявшихся в музыкальном сопровождении. Свою классическую форму эти песни получили в Древней Греции, давшей им общепринятое название — hymnos.
Древнейшими можно считать «Гомеровы гимны», традиционно, хотя и без особых оснований приписываемые творцу «Илиады» и «Одиссеи». Эллинские гимны прославляли богов и, вероятно, пелись во время храмового служения, жертвоприношений и праздников.
Разумеется, нельзя полностью отрицать и более раннего существования подобных произведений: ведь поэтическое и музыкальное оформление религиозных церемоний существовало и в Древнем Египте, и на территории Месопотамии.
Другое дело, что мы теперь не можем восстановить звучание этих древнейших гимнов на умерших уже языках в сопровождении не сохранившихся музыкальных инструментов.
Другим источником возникновения текстов и мелодий нынешних государственных гимнов можно считать вряд ли более поздние марши. Нам известно, что передвижение войсковых масс также с незапамятных времен сопровождалось исполнением музыки и хоровым пением. Греческие историки (особенно часто встречается этот сюжет у Ксенофонта) рассказывают, как по мере приближения к противнику отряд начинал петь «пеан». Это слово, обозначающее ныне один из стихотворных размеров, происходит от эпитета «Пеан», данного богу Аполлону, «защищающему в беде». В его честь исполнялся пеан после сражения; в наступлении обращались к богу войны — Арею.
Пеан был специфической формой гимна, исполняемой всегда хором: чаще — мужским, реже — женским.
В качестве примера и для сравнения приводим два наиболее ранних отрывка:
«Дело имеет Гермес и с людьми, и со всеми богами.
Пользы кому-либо мало дает, но морочит усердно
Смертных людей племена, укрываемый черною ночью.
Радуйся также и ты, сын Зевса-владыки и Майи!»
                     Гимн Гермесу (Гомеровы гимны)
«Вспомню, — забыть не могу, — о метателе стрел Аполлоне.
По дому Зевса пройдет он — все боги и те затрепещут.
С кресел своих повскакавши, стоят они в страхе, когда он
Ближе подступит и лук свой блестящий натягивать станет».
                     К Аполлону Делосскому (Гомеровы гимны)
Вся дальнейшая традиция создания и исполнения гимнов была так или иначе связана с религиозными мотивами. Для воодушевления перед боем стали петь наиболее популярные молитвы. Так, перед Грюнвальдской битвой над польской армией звучали слова «Богородица Дева, радуйся», а орденские рыцари затягивали хорал «Тебя, Бога, славим!» (Знаменитое «Te Deum»). И то, и другое пелось на латыни, так что вряд ли было понимаемо как содержательный текст, но носило сакральный характер. Недаром во многих языках латинское название основной молитвы «Отче наш...» произносилось слитно («Патерностер») и даже склонялось.
Ближе к национальному гимны стали со времени реформаци, когда молитвенные песнопения переводили на языки различных народов. Пример подал сам Мартин Лютер, сочинивший знаменитый хорал «Господь — твердыня наша». Французские гугеноты вдохновлялись другим текстом («Явись Господь, и дрогнет враг). Явно протестантские корни имеет и первый гимн, ставший государственным.
В 1745 г. приверженцы устраненной от власти в Англии династии Стюартов подняли восстание против тогдашнего короля (1727—1760) Георга II. Силы католической оппозиции, объединившейся с традиционно враждебными короне дворянами Верхней Шотландии, двинулись на Лондон. Навстречу им шла королевская армия, распевая модную песню, начинающуюся со слов: «Боже, храни короля».
Заканчивался гимн Ганноверской монархии вполне актуально:
«Господи, даруй маршалу Уэйду
Твою помощь и победу.
Да стихнет бунт
И, как потоком вод,
Будут раздавлены
Мятежные шотландцы.
Боже, храни короля!»

Автор текста и музыки (если это был один человек) так и остался неизвестным, а приведенный куплет вскоре пришлось выкинуть: никого больше не интересовал маршал, а обижать своих шотландских подданных королям не хотелось. Анонимный гимн постепенно вытеснил другое, также претендовавшее на общенациональное значение, произведение — известное «Правь, Британия, морями!»
Впрочем, приоритет британского государственного символа оспаривают — и не безуспешно — другие страны.
Старейшим национальным гимном можно было бы, например, считать песню революционных Нидерландов «Вильгельм Нассау», известную с 1568 г. Другой бесспорный фаворит в борьбе за национальный «гимнический приоритет» — текст гимна Японии «Процарствуйте счастливо тысячу лет». Это пожелание IX в., как мы знаем теперь, блестяще осуществилось, хотя о счастье японских императоров можно было бы и поспорить... Следует однако учесть, что музыка к этим словам появилась тоже на тысячу лет позже — в 1880 г.
Вообще, рассуждая о возрасте или стаже символов, необходимо принимать во внимание, что вычисляют их по-разному. Текст и музыка (вместе и по отдельности) могли появиться задолго до оформления соответствующего государства, равно как и существовать, не имея официального статуса. Так, знаменитая «Марсельеза», написанная в 1792 г., и о которой мы еще будем говорить, была «узаконена» лишь в 1877, а с 1814 г. была и вовсе запрещена.

Европейский Союз (ЕС) родился более чем веком позже своего гимна — «Оды к радости» Людвига ван Бетховена. Интересно, что именно эта мелодия исполнялась в честь лишенного советского гражданства Виктора Корчного во время одного из его матчей с Анатолием Карповым за мировую шахматную корону.
В силу всех этих обстоятельств английский приоритет в создании государственного гимна оспаривается довольно вяло и традиционно признается большинством незаинтересованных исследователей. Этому немало способствовало и самое широкое распространение идеи текста, простой и всем понятной. Незатейливый мотив продолжают исполнять во всех уголках земного шара, слегка переделывая слова в соответствии с новыми обстоятельствами. («Господи, благослови Фиджи!», «Боже, защити Новую Зеландию!», «Господь да сохранит нашу родину — Гану», «Боже, храни Малави!»)
Британский гимн стал примером для подражания не только в бывших колониях «владычицы морей», но и империях-конкурентах.
Великий Йозеф Гайдн, услышав «Боже, храни короля!» во время поездки в Англию, вдохновился на создание не менее величественного мотива для своего монарха, императора Священной Римской империи Франца II (впоследствии австрийского императора Франца I). Для текста гениального поэта не нашлось, и австрийцы использовали слегка измененный перевод английского оригинала. В 1797 г. сочинение было исполнено. Начиналось оно словами «Боже, храни императора Франца!» Этот случай хорошо демонстрирует изначальную персональность символики: государство если и подразумевается, то олицетворяется конкретной личностью. Именно поэтому слова австрийского гимна периодически приходилось менять. С 1835 г. имперский Бог должен был хранить уже Фердинанда, а с 1848 г. — Франца-Иосифа. Сама страна появилась в тексте лишь в 1857 г., когда он стал гласить: «Боже, храни и защити нашего императора и нашу землю!» Наконец Господу надоело следовать авторской переменчивости. Сохранив на долгие годы (до 1916 г.) монарха, он отказался защищать Австро-Венгрию от развала после первой мировой войны.

Бог, однако, пожалел музыку Гайдна. В 1922 г. ее подхватила новорожденная Веймарская республика, использовав при этом текст «Германия превыше всего», написанный еще в 1854 г., когда никакого единого немецкого государства не было и в помине.
Третий рейх не отказался от Веймарского наследства, а с присоединением к нему Австрии мотив вернулся и на «историческую родину». После крушения империи Гитлера ФРГ сохранила гимн, убрав первый куплет, никак не сочетающийся с современным положением вещей:
«Германия превыше всего.
Братья всегда встанут на защиту,
От Мааса до Мемеля,
От Этча до Бельта.
Германия выше всех,
Выше всего на земле».
Река Маас ныне благополучно протекает во Франции и странах Бенилюкса, Мемель стал литовской Клайпедой, проливы Большой и Малый Бельты разделяют острова в составе Дании, а Этч струится на территории Швейцарии и Италии (Адидже). А Австрия не стала цепляться за своего Гайдна и обзавелась новым гимном, вновь проявив изысканный вкус. Теперь в торжественных случаях австрийцы исполняют музыку Моцарта.

Послевоенный мир, как мы видим, стал особо ценить то, что называется «политической корректностью».
Пример показали терпимые бельгийцы: их «Песнь Брабанта» имеет два равнозначных текста — французский и голландский. Вслед за ними обзавелись многоязычными гимнами Швейцария и Канада, а также Филиппины с Камеруном.
Совсем запутанная ситуация благополучно разрешилась в ЮАР. У каждой из общин в стране уже была своя главная песня: у белых — государственный гимн времен апартеида «Призыв Южной Африки» (на английском и африкаанс), а у черных — неофициальный гимн «Боже, спаси Южную Африку!», написанный на языке кхоса и затем переведенный на другой распространенный язык черных африканцев — сесото. В итоге было принято решение совместить все гимны. Первый куплет — из «Боже, спаси Южную Африку!» на языке кхоса, затем идет куплет из «Призыва» на африкаанс, его продолжает еще один куплет из «черного» гимна, уже на сесото, и заключает всё еще один куплет на английском.
Гимн социалистической Чехословакии составили, чтобы никого не обижать, из двух совершенно различных частей. Задумчивая и печальная чешская мелодия «Где мой дом...» сменялась в нем без какой-либо паузы мажорной словацкой «Бурей над Татрами». Получилось неожиданно здорово, с чем согласятся любители хоккея со стажем, выучившие эту музыку во время великого советско-чехословацкого противостояния шестидесятых—семидесятых годов. Сейчас обе составляющие цивилизованно разъехались по разным независимым странам, утратив совместную оригинальность.
В большинстве других случаев рождение новых государств проходило куда менее гладко, что отражалось и на создающихся гимнах. Возникали они при обстоятельствах часто неординарных.
От молодой Коста-Рики национальные текст и музыку потребовали иностранные дипломаты, желавшие, чтобы их встречали и провожали как положено. Страна прекрасно обходилась без всякого гимна, но покладисто выполнила пожелания зарубежных гостей.

Родственник английского короля датский принц Вильгельм-Георг Глюксбург стал греческим королем Георгиосом I (1864), не зная ни одного слова на языке своих новых подданных. Только желанием быстрее выучиться по-гречески можно объяснить его инициативу сделать гимном «Оду свободе» популярного национального поэта Дионисиоса Соломоса. В тексте 158 строф, и его исполнение должно занимать не меньше часа, причем слушать надо, как и положено, стоя. Впрочем, греки жалеют и себя, и своих гостей, исполняя лишь первые два куплета.
Вся эта информация весьма утешительно свидетельствует о том, что затруднения, возникающие в российском «гимнотворчестве», отнюдь не столь оригинальны, как могло бы показаться.
В России, как и во многих других странах, было принято сочинять музыку и слова «к случаю». Военные победы, воцарение новых монархов, их торжественные въезды и выезды в города давали простор для творчества и обещали щедрые милости полюбившимся авторам и исполнителям.

Первой мелодией, не утратившей, наряду с традиционным «Многая лета!», своей популярности на протяжении действительно «многих лет», стал «Преображенский марш». Жизнь российских императоров протекала среди парадов и смотров, во многом определявших вкусы венценосцев. Гвардейский Преображенский полк, имевший к 1716 г. музыкальную команду из 40 человек, первым обзавелся постоянным мотивом. Произошло это в конце царствования Петра, когда европейские инструменты, — гвардейцы использовали трофейные шведские, — были еще запоминающейся и привлекательной новинкой. Второй новацией «Преображенского марша» стал его темп. Он одинаково хорошо звучал и при медленном (60 — 80 шагов в минуту), и при быстром (120 шагов) передвижении войск. В качестве примера можно указать, что парадный строевой темп в Российской армии равен 90 шагам (парады на Красной площади), а караула у мавзолея Ленина делал при смене 60 шагов в минуту.
Именно под этот марш преображенцы сажали на престол Екатерину I, несли на своих плечах к трону Елизавету Петровну, сопровождали будущую Екатерину Великую в походе против Петра III.
Звучал он и в сражениях, где под ускоряющуюся музыку, повинуясь ударам барабана под левую ногу, полки переходили с шага на бег, завершая его штыковой атакой. В походах марш сопровождался пением, причем слова менялись в зависимости от прихоти офицеров и талантов полковых писарей. Существует целый ряд текстов на мелодию «Преображенского марша», и все они художественными достоинствами не отличаются.
Наиболее известны слова, принадлежащие поэту и офицеру С.Марину (1776—1813), одному из виднейших участников убийства императора Павла, датирующиеся 1805 г.:
«Пойдем, братцы, за границу
Бить Отечества врагов.
Вспомним матушку-царицу,
Вспомним век ее каков!
Славный век Екатерины
Нам напомнит каждый шаг;
Те поля, леса, долины,
Где бежал от русских враг!
Вот Суворов где сражался!
Там Румянцев где разил!
Каждый воин отличался,
Путь ко славе находил.
Каждый воин дух геройский
Среди мест сих доказал,
И как славны наши войски,
Целый свет об этом знал.
Между славными местами
Устремимся дружно в бой!
С лошадиными хвостами
Побежит француз домой.
За французами дорогу
И к Парижу будем знать.
Зададим ему тревогу,
Как столицу будем брать.
Так-то мы обогатимся,
В прах разбив богатыря,
И тогда повеселимся
За народ свой и царя».
Весело выглядел в одном из вариантов предпоследний куплет:
«Зададим ему тревогу,
Как столицу будем брать.
Нам начальник понемногу
Каждому позволит брать».

Некоторые историки затем умилялись: «В этой песне замечательно одно пророческое место, где говорится, что … француз побежит от нас домой… 19 марта 1814 г. гвардия вступила в Париж».
Думается, что это — прогноз долгосрочный, а сами солдаты, пришедшие с этим маршем к Аустерлицу, вряд ли оказались довольны пророчествами Марина. Да и сам автор уже в сентябре 1805 г. признавался:
«Марин, оставя все походы,
Шеренги, отделенья, взводы,
Желает с вами говорить.
Другим он петь войну оставит, —
Веселья нет в людей стрелять…»
В «битве трех императоров» Сергей Никифорович был ранен картечью в голову и двумя пулями в грудь…
Текст «Преображенского марша» постоянно изменялся вплоть до превращения в знаменитую песню «Солдатушки, бравы ребятушки», где в разных, иногда мало приличных, комбинациях перечислялись родственники и свойственники исполнителей (деды, жены, сестры, детки, дяди и т.д.).
Марш долго «исполнял обязанности» гимна несуществующей царской России: его играли «вместе с государственными гимнами европейских держав на церемониях почтения павших и при выносе боевых знамен и русского национального флага» при участии белых генералов и офицеров.
Всё это было позже, а в конце XVIII в. с «Преображенским маршем», официальных слов всё же не имевшим, успешно конкурировало музыкально-поэтическое сочинение «Гром победы, раздавайся!»
«Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся,
Магомета ты потрес!
Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость Россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ.
Уж не могут орды Крыма
Ныне рушить наш покой;
Гордость низится Селима,
И бледнеет он с луной.
Стон Синая раздается
Днесь в подсолнечной везде;
Зависть и вражда мятется
И терзается в себе.
Мы ликуем: славы звуки,
Чтоб враги могли узреть,
Что свои готовы руки
В край вселенной мы простреть.
Зри, премудрая царица!
Зри, великая жена!
Что Твой взгляд,
Твоя десница —
Наш закон, душа одна.
Зри на блещущи соборы,
Зри на сей прекрасный строй;
Всех сердца Тобой и взоры
Оживляются одной».
Припев:
«Славься сим, Екатерина!
Славься, нежная к нам мать».

Читателю не следует рассматривать упоминание о Синае как свидетельство борьбы с международным сионизмом. Просто таково было одно из названий крепости Измаил, на взятие которой и был написан марш-гимн (1791). Автор слов — знаменитый поэт и администратор Гаврила Романович Державин (1743—1816), композитор — Осип Антонович Козловский (1751—1831).
Поляк по происхождению, он придал мелодии все черты полонеза, так что одна из самых патриотических песен оказалась написанной представителем и на мотив «покоренного народа». Тогдашнее общество отнеслось к этому вполне спокойно, чем может быть поставлено в пример некоторым современным историкам. Эти, обнаружив в «Патриотической песни» Глинки «польские ритмы», немедленно предали ее анафеме.
Козловский был, разумеется, менее известен чем Державин, однако именно слова «Грома победы» стали объектом всевозможных исправлений.

Первая вариация потребовалась при Александре I (его отец исполнения «екатерининского марша» не одобрял вовсе). Уже в первом куплете внук заменил великую бабушку:
«Гром оружии, раздавайся,
Раздавайся, трубный глас,
Сонм героев, подвизайся,
Александр предводит вас!»
Соответственно скорректировали и припев:
«Славьтеся, сыны России,
Александр предводит вас!»
Самой знаменательной стала полная переделка державинских стихов, произведенная не менее знаменитым Василием Андреевичем Жуковским. Он «осовременил» текст в связи с подавлением Польского восстания, и полонез Козловского зазвучал совсем уж издевательски:
«Раздавайся, гром победы,
Пойте песню старины,
Бились храбро наши деды,
Бьются храбро их сыны.
Мы под теми же орлами,
Те же с нами знамена,
Лях, бунтующий пред нами,
Помнит русских имена».
Музыка «Грома победы» удачно заняла место гимна русского дворянства: именно в таком качестве она была включена П.И.Чайковским в партитуру оперы «Пиковая дама».
Итак, армия получила «Преображенский марш», дворянство — полонез Козловского. Что же осталось на долю государства?
Подходящее сочинение возникло опять же на рубеже веков и, хотя никогда не признавалось официально, часто сопровождалось пометой «Национальный русский гимн». Его мелодию наигрывали кремлевские куранты пока большевистский снаряд не прекратил эту «поповскую проповедь».
Речь, разумеется, идет о духовном гимне «Коль славен наш Господь в Сионе»:
«Коль славен наш Господь в Сионе,
Не может изъяснить язык.
Велик он в небесах на троне,
В былинках на земле велик.
Везде, Господь, везде Ты славен,
В нощи, во дни сияньем равен.
Тебя Твой агнец златорунный
В Себе изображает нам;
Псалтырью мы десятиструнной
Тебе приносим фимиам.
Прими от нас благодаренье,
Как благовонное куренье.
Ты солнцем смертных освещаешь,
Ты любишь, Боже, нас как чад,
Ты нас трапезой насыщаешь
И зиждешь нам в Сионе град.
Ты грешных, Боже, посещаешь
И плотию Твоей питаешь.
О Боже, во твое селенье
Да внидут наши голоса,
И взыдет наше умиленье
К Тебе, как утрення роса!
Тебе в сердцах алтарь поставим,
Тебе, Господь, поем и славим!»

Текст и музыку гимна создали незаслуженно забытые ныне Михаил Матвеевич Херасков (1733—1807) и Дмитрий Степанович Бортнянский (1751—1825). Херасков — автор героической эпопеи «Россиада», нескольких трагедий и поэмы «Чесменский бой», прошел путь от моралиста до мистика и активного члена масонской ложи. Масоном был и Бортнянский, что до самого последнего времени ни тому, ни другому в вину не ставилось. Только в свете обсуждения проектов нового российского гимна журналисты определенного толка счастливо раскопали этот «компромат», сделав из него «оригинальные» выводы в пользу мирового антироссийского заговора.
Можно лишь предположить, что русскому народу официально предписанные ежевечерние «масонские песнопения» не повредили и даже пошли на пользу.
Между тем, пока Россия медленно подходила к созданию национального гимна, мир потрясла мелодия века следующего — великая и ужасная «Марсельеза».